| |
|
То лицо, от которого мне эта рукопись досталась, утверждало мне, что она принадлежала отцу Амвросию Оптинскому.
I
Вот она – эта рукопись, уже пожелтевшая от времени. Чётким почерком на ней изображено:
« Новгородской губернии, Череповецкого уезда, Колоденской волости, в деревне Миндюкине, в имении действительного статского советника Секретарёва, у крестьянина Трудникова был сын Михаил, мальчик здоровенький и весёленький, да при этом ещё и порядочный шалун. В 1850 году, когда Михаилу исполнилось 15 лет, бедные родители вздумали отдать его в пастухи; но мальчик, привыкший к одним шалостям и детским забавам, которому каждая мало-мальски серьёзная работа казалась мукою, сильно начал роптать на свою мать, когда она объявила ему о своём намерении сделать его пастухом. Ропот мальчика доходил даже до дерзости, которая в свою очередь возбудила сильное негодование в сердце его матери. В порыве гнева неосторожная крестьянка прокляла сына и оттрепала его, как только было угодно её раздражённому сердцу… Волей-неволей, а Михаил должен был наконец уступить требованиям матери: в скором времени его отправили к предназначенной для него обязанности за 35 вёрст от своей деревни в село Летнево Устюжского уезда.
Живет там мальчик день, другой; прожил неделю. Время шло обычным порядком без особых приключений, и можно было полагать, что он уже примирился со своей незавидной долей…
Раз как-то Иван (так звали главного пастуха) отлучился куда-то от стада, оставив при нём маленького помощника. День клонился к вечеру. Иван опять скоро возвратился к стаду, но только Михаила уже не нашёл…
Возле самого места, где пасся скот, было озеро. Иван неподалёку от берега увидел поверх воды труп несчастного Михаила уже без всяких признаков жизни. Пастух побежал в своё село, находившееся в верстах четырёх от пастбища, известить о печальной участи его товарища. Слух об утопленнике скоро разнёсся по всему селению и вызвал любопытных – и старых и малых – на место печального события… Труп, уже закоченевший как чурбан, был вынут из воды. Затем это дело было доведено до сведения станового пристава и матери Михаила, которые и не замедлили явиться: первый – для производства дознания о несчастной смерти мальчика, а вторая, - чтобы удостовериться в истинности события и оплакать несчастную кончину своего сына.
Причина смерти Михаила была у всех на виду, и потому положено было без дальних хлопот предать покойника обычному христианскому погребению.
Тело мальчика положили на подводу и повезли до самого Летнева на лошади. Труп, судя по летам покойника, был небольшой и не представлял собой особенной тяжести, и потому весьма удивительно для присутствующих, сопровождавших утопленника, что лошадь везла его с большим напряжением, как будто на телеге была навалена огромная тяжесть. Дивились этому необычайному обстоятельству все и никак не могли доискаться его причины…
Между тем над покойником по уставу Святой Церкви был совершён обряд погребения, и тело его было предано земле.
Поплакала бедная мать над прахом своего Миши, погоревали и все свидетели её нечаянного горя и разошлись по домам, сохранив грустное воспоминание о печальном событии.
II
Ещё время не успело успокоить взволнованных чувств Трудниковой, как однажды утонувший сын её дал о себе весть в сонном видении и сообщил нечто страшное и столь невероятное о своей мнимой смерти, что сообщению этому трудно было поверить.
Вот как было дело. Настала ночь. Легла Трудникова спать. И вот, в глубоком сне видит она своего Михаила. Приходит он к ней, как будто живой, и говорит:
- Матушка! Ты не думай, что я умер: я жив и теперь нахожусь во власти демонов за то, что ты меня прокляла. Если хочешь, чтобы я воротился к тебе, то кайся в грехе своём, молись чаще Богу и подавай за меня милостыню.
Это сон Трудникова видела три ночи сряду…
Начала мать за своего сына молится Богу и раздавать милостыню, сколько позволяло ей её скудное состояние.
Проходит год и другой. Сны, подобные вышеописанному, по-прежнему ей снятся, хотя уже не так ясно как прежде. Искренне кается мать в грехе своём, не устаёт молиться Богу и раздаёт милостыню.
Целых двенадцать лет прошло со дня постигшего Трудникову горя. О сыне не было ни слуху, ни духу; да и самые сны, подававшие слабую надежду на его возвращение давно уже прекратились.
III
В это время за семьдесят вёрст от деревни Миндюкиной, неподалёку от города Череповца, неизвестно откуда появился очень странный молодой человек из крестьян. Росту он был среднего, телом сух и, что называется, - кости да кожа. Одежда его состояла из грубых лохмотьев. Но что в нём особенно удивляло всех – это его необыкновенная дикость: точно он был существо иного мира.
Всех он боялся, от всех старался укрыться, и только крайняя необходимость, чтобы не умереть с голоду, заставляла его заходить в дома некоторых крестьян. Путь свой этот таинственный и странный человек направлял к деревне Миндюкиной.
Версты четыре не дойдя до Миндюкиной, он остановился для отдыха в селе Воротишине у крестьянина Василия Яковлевича, где его приняли и угостили чем Бог послал. У Василия Яковлевича истоплена была банька. Хозяева предложили своему гостю помыться…
И вот, тут, в бане, хозяин был поражён и даже напуган странностями своего гостя: то он захохочет как-то дико и страшно, то начнет, как будто от кого прятаться – лезет под полок, за печку… Кое-как вымывшись, он оделся, вышел из бани и побежал куда-то. Во время своего бега он делал такие сильные прыжки, что казалось, не бежал, а летел по воздуху, при каждом прыжке подымался вверх по крайней мере сажени на три.
Вскоре, однако, это поразительное с ним явление прекратилось, и он отправился в деревню Миндюкину, оставив гостеприимного своего хозяина, надо полагать, в крайнем испуге и недоумении…
IV
Был воскресный заговейный день перед Петровским постом 1863 года. Перед избою миндюкинского крестьянина Федота Иванова Гришина резвились его маленькие дети со своими сверстниками. Тут же был и сам Федот кой с кем из стариков соседей. К ним-то и подошёл таинственный и молчаливый странник.
- Откуда ты? – спросил его Федот
-Я – здешний, - отвечал он, - я тебя, дядюшка знаю.
-Кто ж ты такой? – продолжал спрашивать его Федот.
-А знавал ты Трудникова Мишку? – сказал странник.
-Как не знать – знавал!
-Ну так вот этот-то Мишка – я самый и есть.
-Как так? Мишка утоп, и тело его похоронено.
-Нет, я вовсе не утоп, - с уверенностью ответил странник…
Стали тут всматриваться в лицо незнакомца и, действительно, нашли в нём сходство с лицом давнишнего утопленника. Разница была только в том, что из мальчика, каким он был прежде, теперь он стал большим парнем и имел на переносице знак, как будто от ушиба…
Быстро разнеслась весть по всей деревне о таком неслыханном событии, и вокруг Михаила уже стояла большая толпа народу. Не веря своим глазам изумлённые крестьяне, и особенно шаловливые ребятишки, наперерыв лезли к нему каждый со своими испытующим вопросом.
- А меня как звать?.. А меня? А меня?.. – только и слышалось в толпе. Михаил точно отвечал на все вопросы… Изумление толпы достигло крайнего напряжения.
- А что это у тебя на носу за метка? – спросили его.
-Эта метка оттого, - ответил он, - что, когда мы с «дедкой» лесом шли в одно место, я вдруг вспомнил о Боге; вот, мне за это в наказание «дедка» схватил меня за ноги и так сильно ударил о сосну, что теперь, как видите, знак остался.
- Да как же с тобой всё это случилось? Расскажи нам, расскажи!
- А вот, слушайте! – так начал свой рассказ Михаил, - после того как
мать меня прокляла, что и было главной причиной моего несчастья, я отправлен был в Летнево пасти скот. Прошла неделя. Вдруг подходит ко мне какой-то старик с длиной бородой и говорит мне: «Твоя родная мать прокляла тебя, и это материнское проклятие дало мне полную власть над тобою!» Тотчас начал он скидать с меня всё моё платье и, наконец, раздел меня до нага. Оставался на мне один только крест, к которому старик не смел прикоснуться и велел самому его снять с себя. Я волей-неволей должен был ему повиноваться…Затем он взял валявшийся поблизости около нас обрубок осинового дерева и надел на него всё моё платье; а на том месте, где должно было быть моему лицу, он в одно мгновение начертил чем-то лицо, как две капли воды похожее на меня, и бросил этот обрубок в озеро. И я видел, как сбегался народ смотреть на утопленника, как приезжал становой и приходила моя мать. Видел я, как все дивились, почему лошадь через великую силу тащила мёртвое тело… А отчего это было знаете?
- Отчего?
- Оттого, - продолжал Михаил, - что таких, как я, на телеге сидело человек двадцать, да вдобавок с нами был и «дедка» наш.
- С той поры, - продолжает Михаил, - как старик обнажил меня, я стал подобен бесплотному. Видел я всех людей, но меня никто не видал… С тех пор я уже не чувствовал более ни голоду ни холоду и хотя иногда ел и пил помногу, но это делалось лишь по одной старой привычке. Ел же я и пил, как и подобные мне, там, где люди пили и ели без молитвы и крестного знамения. Это нам давало возможность осквернять и посуду, в которой была пища; люди удивлялись, отчего это пища и питьё не вкусны, а удивляться-то нечему было, коль бы знали, что посуда осквернена нами.
Я мог в мгновение перелетать большие пространства; ничего не могло служить мне преградой на моём пути: дремучие леса и непреступные горы я перелетал, как птица; ходил по воде, как по твёрдой земле. И скажу вам – подобных мне людей не мало: помню, что в ином месте собиралось нас человек до тысячи. Самым же любимым местом наших сборищ были различного рода увеселительные гулянья и нескромные зрелища, а также и там, где бывали ссоры и брань, - словом там, где люди много грешили без всякого страха… В деяниях наших и злобных походах на людей соблюдался своего рода порядок: во время сборищ наших «дедка» разделял нас на отряды и каждому отряду давал особое поручение, клонившееся ко вреду людей.
Мы всегда являлись ревностными исполнителями страстей и похотей человеческих и скорыми помощниками в злодеяниях и бедствиях людей: задумает, например, кто-нибудь утопиться или удавиться – мы всеми доступными для нас средствами помогаем ему в этом. Вон – кузнец Иван Рябинка (в 7 верстах от Миндюкина в деревне Давидове) удавился у себя в овине из-за того только, что управляющий Петр Андреевич Бехтер хотел слегка его наказать за небольшой обман. Мы помогли ему привести своё намерение в исполнение. На пожарах мы тоже присутствовали, стараясь усилить бедствие. Вообще же, мы имели доступ всюду, где только пренебрегали призыванием Имени Божия и знамением креста. Особенно хула и явное презрение к святому давали нам власть входить в общение с людьми, это творящими, и издеваться над ними, как только нам хотелось и позволяло состояние наше. Впрочем, и самая молитва, и крестное знамение получали свою силу только у людей с доброй христианской нравственностью, а грешник, не желающий оставить греха, не избавлялся от нас ни молитвою, ни крестом. Иногда случается, что и добрый христианин забывает про молитву и крестное знамение, однако мы к такому человеку никак не смели подойти, и нам не было даже дано знать и домов таких людей. Вот, например, в деревню Ванское (в 14 верстах от Миндюкина) мы не смели входить, а – почему? Потому что одна набожная старушка имела обыкновение ежедневно вечером обходить свою деревню с молитвою…
-Ну а молиться Богу, стало быть, вы уже вовсе не молились? – спросил кто-то Михаила.
-Нет, молились, - отвечал Михаил, - у нас ежедневно было утреннее и вечернее правило. Только молитвы, которые мы читали, были кощунственным извращением ваших молитв. Молитву Господню, например, мы читали так: « Отче не наш! Да не святится Имя Твое…» и прочие молитвы – всё в таком же роде.
Так-то вот за мою дерзость и неповиновение воле родительской наказал меня Господь. Целых 12 лет вёл я такую скорбную жизнь, и никогда бы мне уже не видеть света Божьего как христианину, если бы не помогли мне избавится от гибели молитвы и милостыня моей матери.
Когда совсем уже приблизилось время моего освобождения из-под власти дьявола, наш «дедка» вознамерился меня погубить: приготовил мне петлю и велел мне самому лезть в неё. Не знаю, чем бы всё это дело кончилось, если бы перед самым концом не появился защитить меня от «дедки» како-то благообразный старичок. « Материнские молитвы и милостыня вытащили его из твоей власти», - сказал старичок «дедке» и оттолкнул его от меня. «Дедка» исчез.
Затем мой благодетель обратился ко мне и сказал: « Мать тебя прокляла, мать тебя и вымолила!» - и с этими словами надел на меня крестик… После этого я уже не видел старичка и очутился в поле… На мне не было никакой одежды, и я уже начал ощущать холод, чего со мной за все двенадцать лет ни разу не бывало. В это время, на моё счастье, проходили мимо меня какие-то женщины. Приняли они меня за сумасшедшего и, сжалившись надо мною, отвели меня в свою деревню и дали кое-какую одежонку… Вот, теперь Господь помог добраться и до вас.
-Что ж ты домой нейдешь? – спросили Михаила поражённые его рассказом слушатели.
-Боюсь! – отвечал Михаил.
V
Между тем слух о чудесном возвращении Михаила дошёл до его матери, и она прибежала немедленно, как только о том узнала, к сыну. При виде матери Михаил был объят каким-то страхом, и точно невидимая сила сотрясла его, как это бывает, кто видел, с бесноватыми.
Вскоре после того Михаил был взят в близлежащий Моденский Николаевский монастырь и там, дважды исповедавши грехи свои перед настоятелем, а потом перед монастырским духовником, сподобился приступить и к Страшным Христовым Тайнам.
Любопытство матери Михайловой, а ещё более желание убедиться в истинности явления своего сына, заставили её отправится в Летнево на могилу своего сына. Ей хотелось было просить отрыть могилу и посмотреть, что там находится, но на том месте были возведены постройки, и могила не была найдена (это можно объяснить тем, что самоубийц и утопленников не хоронили на общих кладбищах, а предавали земле на таких местах, которые считались пустырями).
Недели три после своего появления жил Михаил дома. После того его потребовали к становому в волостное правление для допроса, точно ли он то самое лицо, за которое он себя выдавал. Михаил и перед становым стоял на своём, а, чтобы сильнее его убедить, он перед всеми здесь бывшими начал перечислять становому его собственные грешки. Крестьяне, перед которыми Михаил открывал тёмненькие тайны станового, подтверждали, что он говорит правду, и только изумлялись, как это могло быть ему известным. Становому не понравилась эта правда, и он приказал высечь Михаила розгами, а затем, как преступника, его заковали в цепи.
Произведя суд и расправу, становой отправился проверять показания Михаила в Миндюкино.
-Твой это сын? – предложил он вопрос матери Михаила.
-Мой! - отвечала она утвердительно.
-Ваш ли это селянин? – обратился он к прочим миндюкинским крестьянам.
-Наш! – ответила толпа в один голос.
-Эх вы дураки, дураки! – стал их увещевать становой, - вот теперь стоит рабочая пора: уедите вы все в поле – а как спалит он вам всю вашу деревню, вот и будет он вам тогда ваш. Раскаиваться будете, да поздно будет.
Повесили свои носы мужики, почесали затылки, и никто – ни слова. Алексей Купцов, самый богатый крестьянин из всего Миндюкина, первый отказался от Михаила, за ним – другие, и один по одному все присоединились к Купцову, и Михаила в скором времени, подержавши в холодной, упрятали в дом умалишённых.
На другой день после своего отказа от Михаила Алексей Купцов, первый от него отказавшийся, заболел и вскоре умер от водянки. Миндюкинцы тут же усмотрели в этом кару Божию за Михаила, но, конечно, пальцем не шевельнули, чтобы выручить бедняка из сумасшедшего дома»…
Здесь конец рукописи.
И вот когда теперь оглядишь исполненным тягчайшего ужаса взором то беснование, которому предаётся молодая сила той страны, которая ещё так сравнительно недавно была святою Православною Русью, только историей Михаила Трудникова, здесь рассказанной, и можешь себе объяснить причину осатанения нашей несчастной, гибнущей и всё вокруг себя губящей молодёжи.
Не над всею ли ею и не над нами ли, её отцами и матерями, тяготеет почти поголовное проклятие наших отцов и матерей, из воли и повиновения которых мы с такой жестокой ненавистью вышли, презрев и растоптав всё то святое, чем были живы они, чему они веровали и молились и чем строили они в былые времена то, что мы с таким остервенелым озлоблением разрушали, а теперь доканчиваем? Но в Михаиле Трудникове сила сатанинская, овладев им через материнское проклятие, действовала потаённо, скрывая целых двенадцать лет и себя, и своё орудие; теперь же она работает явно; тогда в невежестве тёмного простолюдина, но с боязнью перед светом его веры, теперь – в « образованности» толпы и её руководителей, открыто и дерзко – во тьме их отступничества и безверия. Но сатана и его тёмные силы всё те же, что и семь с половиною тысяч лет назад. Увы! И соблазняемые им люди, отступившие от Христа, всё те же и как некогда в раю до своего изгнания, так и теперь продают блаженство вечности за плод познания… одного зла.
Несчастные, жалкие, ослеплённые. Безумные Мишки Трудниковы! Кому только за вас молиться? Чья милостыня, Христа ради за вас поданная, вас сможет вырвать из когтей дьявольских? Ведь большинство уже ваших отцов и матерей разучилось и молиться и веровать!…
Помилуй нас, Господи! Господи, помилуй! |
|
|
